Неточные совпадения
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой
невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся
жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
Милый мой, — прервал он вдруг с улыбкой, — все это — фантазия, даже самая
невероятная; но я слишком уж часто представлял ее себе, потому что всю
жизнь мою не мог жить без этого и не думать об этом.
Золотой век — мечта самая
невероятная из всех, какие были, но за которую люди отдавали всю
жизнь свою и все свои силы, для которой умирали и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть!
Мне не раз уже приходилось писать о том, что
невероятная мощь техники революционизировала всю человеческую
жизнь.
Между тем с поселенцами конкурируют японцы, производящие ловлю контрабандным образом или за пошлины, и чиновники, забирающие лучшие места для тюремных ловель, и уже близко время, когда с проведением сибирской дороги и развитием судоходства слухи о
невероятных богатствах рыбы и пушного зверя привлекут на остров свободный элемент; начнется иммиграция, организуются настоящие рыбные ловли, в которых ссыльный будет принимать участие не как хозяин-промышленник, а лишь как батрак, затем, судя по аналогии, начнутся жалобы на то, что труд ссыльных во многих отношениях уступает труду свободных, даже манз и корейцев; с точки зрения экономической, ссыльное население будет признано бременем для острова, и с увеличением иммиграции и развитием оседлой и промышленной
жизни на острове само государство найдет более справедливым и выгодным стать на сторону свободного элемента и прекратить ссылку.
Даже в полку, который благодаря условиям дикой провинциальной
жизни не отличался особенно гуманным направлением, он являлся каким-то диковинным памятником этой свирепой военной старины, и о нем передавалось много курьезных, почти
невероятных анекдотов.
— Я видел плоды, которые были последствием этого наития: одна дама, после долгого радения в танцах, пении и музыке, весьма часто начинала пророчествовать и очень многим из нас предсказывала будущее… Слова ее записывались и потом в
жизни каждого из нас повторились с
невероятною точностью.
Семь верст, отделявшие Сосновку от площадки, пройдены были стариком с
невероятной для его лет скоростью. В этот промежуток времени он передумал более, однако ж, чем в последние годы своей
жизни. Знамение креста, которым поминутно осенял себя старик, тяжкие вздохи и поспешность, с какой старался он достигнуть своей цели, ясно показывали, как сильно взволнованы были его чувства и какое направление сохраняли его мысли.
Я был удивлен меньше всех, так как всегда ожидал самых
невероятных явлений и теперь убедился, что мои взгляды на
жизнь подтвердились блестящим образом. Поэтому я сказал...
— Очень много; правда, что многие из действительных событий неправдоподобны, основаны на слишком редких, исключительных положениях или сцеплениях обстоятельств и потому в настоящем своем виде имеют вид сказки или натянутой выдумки (из этого можно видеть, что действительная
жизнь часто бывает слишком драматична для драмы, слишком поэтична для поэзии); но очень много есть событий, в которых, при всей их замечательности, нет ничего эксцентрического,
невероятного, все сцепление происшествий, весь ход и развязка того, что в поэзии называется интригою, просты, естественны.
Да и что тут
невероятного, когда я уж до того успел растлить себя нравственно, до того от «живой
жизни» отвык, что давеча вздумал попрекать и стыдить ее тем, что она пришла ко мне «жалкие слова» слушать; а и не догадался сам, что она пришла вовсе не для того, чтоб жалкие слова слушать, а чтоб любить меня, потому что для женщины в любви-то и заключается все воскресение, все спасение от какой бы то ни было гибели и все возрождение, да иначе и проявиться не может, как в этом.
Я любил нежно, глубоко, но я рассуждал, я спрашивал себя, к чему может повести наша любовь, если у нас не хватит сил бороться с нею; мне казалось
невероятным, что эта моя тихая, грустная любовь вдруг грубо оборвет счастливое течение
жизни ее мужа, детей, всего этого дома, где меня так любили и где мне так верили.
С каждым днем моей практики передо мною все настойчивее вставал вопрос: по какому-то
невероятному недоразумению я стал обладателем врачебного диплома, — имею ли я на этом основании право считать себя врачом? И
жизнь с каждым разом все убедительнее отвечала мне: нет, не имею!
Ясно, что дело тут не в том или ином понимании
жизни и божества, а в чем-то гораздо более существенном и изначальном, — в
невероятном обнищании человеческой природы и, что еще страшнее, в спокойном примирении человека со своим убожеством.
«Наташе все казалось, что она вот-вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд. Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону
жизни. И та сторона
жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде казалась ей такою далекою,
невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона
жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление».
В тысячевековый миг с чудовищными усилиями слились друг с другом мертвые частицы, — и весело перебегает через шоссе осознавшая себя
жизнь, забывшая о заплаченных судьбе
невероятных своих страданиях.
И вот случилось как будто совсем
невероятное чудо: так легко, так просто свалилось это чудище,
жизни которого, казалось, и конца не будет.
Берлинский смолоду был молодец и писаный красавец в тогдашнем гвардейском роде; таким же он оставался до старости, а может быть и до самой кончины, которая последовала, если не ошибаюсь, в 1864 или 1865 году. В
жизнь свою он видел не одни красные дни, а перенес немало нужды, горя и несправедливостей, но, обладая удивительною упругостью души, никогда не унывал и выворачивался из положений самых трудных средствами самыми смелыми и подчас даже
невероятными и отчаянными.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону
жизни. И та сторона
жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою и
невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона
жизни, в которой всё было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Почему в эту кроткую, тихую ночь все, что видели мои глаза: улица, залитая электрическим светом, наглые лихачи, кричащие, смеющиеся и взаимно продающиеся люди казались мне какой-то
невероятной, дикой и смертельно ужасной ложью, а выдуманный, несуществующий театральный Сирано, на глазах публики снявший свой роковой нос, — единственной правдой
жизни?